— Да уж, дела бедовые… — пробормотал я.

Степаныч продолжил.

Смотрящий за Ростовом, когда понял, что дело пахнет керосином, куда-то свалил, и о нем ни слуху, ни духу. Ну, отсюда каламбур: Саня Вариант ищет варианты, чтобы раскороновать этого кстати, то же и с Зауром. Пропал без вести, скажем так.

— А «Спартанец» вообще?

Тренер нелегко вздохнул. Заметно было, что этот разговор для него болезнен.

— Ну что… пока как бы на паузе дела. Тренировок нет. Хотя почти все наши, ну «кладбищенские», то есть, подлегли под московских, как бы новую присягу приняли. Новый смотрящий — Кастет.

— Так он же наш, ростовский?

— Так и москвичи не дураки, — в тон мне ответил Степаныч. — Знают, как работать…

— Ладно, — сказал я, — с раскладами понятно. — Как ребята? Танк? Видишь его?

— Да видел мельком в «Спартанце». Так себе, смурной, весь сам не свой. Новые порядки ему походу совсем не нравятся. Думает свалить, что ли?.. Но это мельком так было, даже не то, что было, а случайно проговорился.

— Куда свалить-то хочет?

— А похоже, сам не знает. Просто ломает его тут, да и все.

— Ну ясно. А…

Только я это произнес, как само собой пересохло в горле. Вот ведь какая штука! Себя не обманешь.

— А Лидка как, о ней что слышно?

— Вот чего не знаю, того не знаю. С тех пор, как ты уехал, ее не видал.

— Ладно. Степаныч, ты если что… Ты уж береги ее!

Это у меня опять же само собой вырвалось. Вроде бы и не думал так говорить, а оно взяло и сказалось. Впрочем, Степаныч отреагировал понимающе, хотя и равнодушно:

— Конечно. Только не от меня зависит. Если вдруг объявится… Ладно, скажи лучше, как у тебя дела с Андрюхой, ну, с Ракитиным, значит?

— Лучше не бывает, на мази все.

— Ну я так и думал. Тренер он… ну, скромно скажем, неплохой. Моя школа, как-никак!

— Это верно. Слушай, — заторопился я, — ты там наведи справки по своему, может, кто из «Спартанца», да не обязательно оттуда захочет на турнир сюда? Дело ведь интересное, новое… Да вон Танк хотя бы, и не только он. Выясни, будь другом, а я перезвоню через несколько дней по этому же номеру!

— Ладно, — откликнулся Степаныч без большого энтузиазма.

— Ну, бывай, а то я всю зарплату просажу на нашем разговоре!..

— Будь, Боец! Я, правда, очень рад был тебя слышать. Мало нас, таких осталось, да и вот, видишь, жизнь раскидала… Но, может, и свидимся еще!

Я хотел сказать: «обязательно!», но запнулся. Накаркаешь еще…

— Бывай, Степаныч! — ответил нейтрально и повесил трубку.

Разговор, да плюс семга вынесли меня ну не на всю Русланову зарплату, но на половину точно. Да, конечно, у меня оставались еще и ростовские деньги, но все же следовало бы поумерить аппетиты, пока мы не провели турнир. Что проведем, в том я не сомневался, даже не знаю и почему — какое-то хорошее предчувствие незримо кружилось надо мной…

За телефонный разговор я беспрекословно расплатился с барменом, тут как раз подоспел мой заказ, я рассчитался и за него. Огляделся — все столики заняты, и за двумя самыми дальними уже вроде бы некое толковище с приметами будущей грозы… Ну, понятно в таком заведении, но, черт бы их побрал, неужто и тут нормально поесть не дадут⁈

— Я за стойкой тут пристроюсь поодаль, — сообщил я бармену. — Сесть негде.

— Ага, приятного аппетита, — невнимательно ответил он, помешивая коктейль.

Аппетит у меня в самом деле разгорелся. Я не заметил, как слопал шикарную рыбную мякоть, истребил жюльен, взялся за пиццу. Ее уже поел с чувством, с толком, с расстановкой, запивая кофе. Думал.

Думы эти мои были невеселые, но и не сказать, что печальные. А по правде говоря, это были вовсе и не думы, а так — воспоминания о чем-то хорошем, сожаления о чем-то несбывшемся… Ростов, Лида, Сочи, бои, перестрелки… Вот она, какая, жизнь на исходе двадцатого века! И ничего тут не поделать, остается жить как живется, и будь, что будет…

Пока вся эта философия длилась, невнятный барагоз за моей спиной начал переходить в открытую фазу. Со звоном полетела посуда, раздались мат и женский визг, а затем, похоже, грохнулся опрокинутый стол.

Не допив кофе, я обернулся.

Ага! Какой колоритный персонаж!

Здоровенный детина, чем-то похожий на Дэвида Эбботта — здоровенный и бородатый, только борода, конечно, не такая гламурная, а скорее, просто запущенная, потому что мужик с месяц не брился — зарубился с несколькими, судя по всему, из одной пьяной компании. Они тоже были прочные парни, не хиляки, но этот шкаф метелил их со свирепой удалью, без всякого понятия о технике боя, но с силой и скоростью, которая дается от природы. Это у него, бесспорно, было.

— Рита! — крикнул сердито бармен. — Рита, зови Альберта! Он что там, спит, что ли⁈

Альберт, надо полагать — тот самый страж на входе.

Одна из официанток, неловко спотыкаясь на высоких каблуках, побежала по лестнице.

Я все это услышал и увидел краем уха, краем глаза, потому что невольно засмотрелся на побоище — профессиональным взглядом.

«Эббот» нанес сокрушительный удар одному из противников — черт знает, это то ли хук, то ли свинг, словом, размашистая оплеуха без всякой концентрации энергии, но и этого хватило, чтобы мужик мешком свалился на пол. Правда, те двое набросились на амбала с удвоенной же яростью, кому-то удалось сунуть ему кулаком в лицо, тоже, конечно, абсолютно сумбурно, что здоровяка разъярило.

— С-сука!.. — взревел он. — Раскрошу!..

Почему он употребил именно такой глагол, неизвестно, а меня вдруг осенило: а как бы он смотрелся в настоящем поединке⁈ Да, умения у него нет, но это можно подтянуть, а кроме того, такие самородки на ринге или на ковре смотрятся просто здорово, иной раз лучше многих обученных бойцов. То есть лучше в том смысле, что на них зритель идет — неотшлифованный алмаз интереснее, чем до зеркальности отглаженный какой-нибудь янтарь, своей какой-то необычностью, какой-нибудь «изюминкой»… Да вон хотя бы как Джордж Форман, всю жизнь боксировавший в какой-то несуразной стойке с высоко поднятыми руками — любого другого в такой позиции сразу бы завалили, а он чуть ли не до пятидесяти лет бился и ронял куда более молодых и перспективных. Такая стойка подходила только ему и никому больше, вот ведь какая штука!

Ну, впрочем, это я отвлекся самую малость. У нас тут, в ресторанной драке, детина таким же колхозным ударом уронил второго. Третий сбавил пыл, чуя, что вряд ли ему сладить с таким медведем, замешкался, и отхватил в табло, отчего грузно отвалился в сторону, закончив состязание. На кафельный пол звонко упал нож.

Это детину взбесило — в пылу битвы он, видать, ножа просто не заметил, а скорей всего, поверженный успел выхватить холодное оружие лишь в последний момент, неизвестно на что рассчитывая. После чего и получил нокаут.

Такая подлость взбесила силача.

— С-сука паршивая!.. — вновь зарычал он.

Видать, словарный у него был не ахти.

Стремительно нагнувшись, он схватил нож, явно намереваясь добить поверженного противника. Баш на баш захотел.

Ни хрена себе! Отморозок.

Наспех глотнув воды, я метнулся к дерущимся и железной хваткой перехватил руку с ножом, предотвратив непоправимое.

— Брось! Брось, дурак кому говрю! На зону захотел?

Мужик с неистовой мощью дернул руку, но я предвидел это и усилил хватку. Видно, он изумился тому, что не смог вырваться, такого, поди, ни разу еще с ним не было в жизни. Дернул еще раз, но уже неуверенно.

— Остынь. Остынь, говорю тебе. И нож брось.

На лестнице замелькали ноги охранника Альберта и официантки Риты.

— Брось! — прошипел я.

Не знаю, услышал он меня или сам сообразил, но разжал кисть, нож выпал. Я тут же отпустил его руку.

Альберт подошел, держа ладонь на рукояти электрошокера. Окинул взглядом тела — один начал шевелиться — несомненно, заметил нож.

— Что тут такое? — спросил без эмоций.

— Да вот напали на парня, — поспешил сказал я. — Я увидел, как один схватил нож. Откуда, не знаю. Ну, поспешил на помощь, чтобы не случилось беды, оно никому не надо. Удалось нейтрализовать.

Только сейчас я сообразил, что цветомузыка смолкла. В баре было тихо. Присутствующие смотрели на меня и молчали.

Альберт повернулся к бармену:

— Дима?

— Все так и было, — подтвердил Дима, как оказывается звали паренька. — Вот те трое начали драку вон с тем посетителем, — показал пальцем на амбала. — Нож этот